Тоже пусть тут лежит.

[Akkara]

Название: Дело о Последнем дне
Размер: миди (5588 слов)
Пейринг/Персонажи: Мартин Соколов
Жанр: детектив, драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Москва, двадцать второй век. Шестьдесят лет прошло с того момента, как под Москвой было обнаружено тайное захоронение, и вот история повторяется. Снова массовое убийство, снова изуродованные тела, и снова у следствия больше вопросов чем ответов. Кто это сделал, зачем и почему? На все эти вопросы и предстоит ответить Мартину Соколову.

Предчувствие. Оно редко обманывает. Предчувствие чего-то плохого, по-настоящему плохого. Когда начинают дрожать руки, в горле встает склизкий и холодный ком, который невозможно сглотнуть, а сердце бьется часто и тревожно — и ощущение, это противное ощущение чужого взгляда в спину.... Оглядываешься и видишь за собой пустую улицу, но легче от этого не становится.
Последний раз такое было... Да, шестьдесят лет назад, когда на строительной площадке, обнаружили общую могилу. Рыли котлован под новый дом и наткнулись на захоронение оставшееся с войны. Пятнадцать изуродованных и расчлененных тел лежали в узкой, вырезанной строительным лазером могиле. Аккуратно сложенные штабелем. Отдельно тела, конечности, головы. Все жители крохотного поселка, стоявшего на границе с зоной контроля. Он, Мартин Соколов, был другим тогда, все было совсем другим: тело, личность, характер, внешность. И звали его Александром, но какая, к черту, разница, если ситуация повторяется? Да и дело тогда для молоденького лейтенантика, только-только закончившего академию, оказалось не только первым, но и провальным. Убийцу-расчленителя так и не нашли. И не мудрено, больше сорока лет с окончания войны прошло.
А сейчас, спустя шестьдесят лет, строительной площадке на смену пришла квартира в обычном «муравейнике» на окраине Москвы. Гетто, черная зона. Недостроенный из-за нехватки финансирования жилой комплекс, позже ставший общежитием для военных, а еще позже, заселенный кем попало. Малоимущие, студенты-бюджетники из иногородних, наркоманы, уличные торговцы – вот примерный контингент «Соловьиной рощи». В каждом городе есть что-то подобное – места куда без оружия и бронежилета соваться не рекомендуют.
Но и тогда, на строительной площадке, и сейчас, в одной из квартир, было, по большому счету, одно и то же. В квартире крови разве что побольше... Хотя нет, не побольше. Там, в подмосковном лесу, крови тоже было изрядно, просто земля успела за долгие годы ее впитать, даже штатный эмпат ничего не почувствовал, кроме слабых эманаций. Зато сейчас другого штатного мастера, мозгоправа и профайлера, крючит у подъезда, выворачивая наизнанку. Был бы Мартин обычным человеком, наверное, так же реагировал бы, войдя в квартиру, стены и пол которой были покрыты кровью полностью – будто выкрашенные красной краской, все еще блестящей, не до конца просохшей.
Это на первый взгляд нестрашно, пока не приходит осознание. Человеческий мозг интересно устроен, он защищается от всего непонятного, странного, ужасного, ищет более простые и логические объяснения. Это как человек, пришедший к себе домой и знающий, что у него где лежит, откроет холодильник и увидит на самом видном месте отрезанную человеческую голову. Возьмет бутылку воды, спокойно закроет дверь и... лишь потом осознает, что видел что-то неправильное. Открывая дверцу второй раз, он уже будет готов. Теоретически. Практически же... никто и никогда не готов найти у себя дома подобное.
Так и тут получилось. Девушка-студентка решила забежать к приятелю, живущему в этом самом доме, и попросту перепутала двери. Вместо того, чтобы войти в квартиру напротив, заблудилась и попала в фильм ужасов. И двери, как нарочно, были открыты. Ни замка, ни задвижки, ничего, заходи кто хочет бери, что приглянется. Сейчас ее отпаивает коньяком, сердобольная девочка-практикантка, выданная Мартину «чутким» руководством в качестве помощника. Отпаивает и расспрашивает. Ну да, они же почти ровесницы, обеим едва-едва по двадцать исполнилось, легко и просто найти общий язык. Это Мартину тяжело с такими девочками, да и с людьми нелегко, чего уж там.

Неделю спустя.

Никаких подвижек по делу. Пусто. Словно совершивший кровавое преступление не человек, а дух какой-то, но в фейри, духов или иных существ, Мартин не верил. Точнее, он знал, что ни один фейри подобного не сделает, да и демон, если уж на то пошло, тоже на такое не способен, не так они работают, не снисходят до кровавой резни и расчлененки. Хотя, конечно, бывают исключения, но такие исключения редки и только подтверждают правило.
А значит, действовал человек.
Казалось бы, такой район, такой дом, жизнь у людей напрямую связана с криминалом, а подозреваемых нет. И ведь не врут люди, эмпат бы сразу просек! Никто ничего не видел, ничего не знает, и предположений тоже ни у кого нет. Вот если бы пуля в затылок, нож в печень или передоз, то да, тогда бы в кабинете не продохнуть было от возможных подозреваемых, а так... А так получается, что обитателей «Соловьиной рощи» совершенное у них под носом преступление озадачило не меньше, чем полицию.
А начальство требует результатов, ну хоть каких-нибудь! Пресса уже пять дней выплясывает на Таганке, у белого дома в котором располагается уголовный розыск, прохода не дает ребятам. Репортеры все пытаются информацию получить по делу, а информации нет. Еще пара дней, и писаки, озверев, начнут поливать полицию грязью, а еще через пару дней дело заберут под контроль губернатора, и тогда — тогда останется только молиться, чтобы какой-нибудь чинуша не решил кинуть собакам кость. Найти того, на кого можно повесить убийства, не так уж и сложно. Невменяемый наркоман или психически ненормальный человек, не стоявший на учете и не обращавшийся за медпомощью в клинику. Таких в Соловьиной не один и не два, но заткнуть прессу – это одно, а оставить на свободе преступника, чтобы он продолжал убивать и дальше, это совершенно другое. Мартин хотел верить, что сытым старикам с чинами все же есть дело и до людей, а не только до своей пенсии.

Четыре дня спустя.

Соколов, ворвавшись в кабинет, даже не заметил помощницу, забившуюся в угол. Не заметил и излил пылящемуся на подоконнике кактусу все, что думает по поводу родного начальства, губернатора, прессы и траханного маньяка. До этого примерно теми же словами его поливал сам начальник отдела. Полтора часа Мартин простоял на красном ковре в шикарном, отделанном ореховыми панелями кабинете, и выслушивал от руководства как он, его группа и его эксперты не умеют работать. Стоял, слушал, злился. Только напоследок напомнил, что он этой должности не просил, старшим быть не хотел и вообще предпочитает работать в «поле», а не сидя задницей на стуле. Аналитик их него хреновый, а бежать и догонять пока некого. Начальник отдела по борьбе с тяжкими преступлениями против личности Глеб Юрьевич в положение не вошел, жалости не проявил и дал сроку три дня.

— Дальше дело у нас заберут. И решать его будут уже другими способами, да ты и сам знаешь. Так что думай и действуй.

Мартину осталось только кивнуть и, бросив хмурое «разрешите идти?», удалиться к себе в кабинет. Думать и действовать.
Пока обдумывал, практикантка-помощница, (черт, если бы не сложившаяся ситуация, Мартин бы на эту девушку обратил самое пристальное внимание. Как раз в его вкусе. Невысокая блондинка, худенькая, большеглазая, даже напускная серьезность ее не портит) выбралась из своего угла и, кашлянув, преданно уставилась на начальника.

— Я тут в архиве была. Искала похожие дела. — она смущенно улыбнулась и положила на стол папку с распечатками. Умная девочка, уже в курсе того, что Мартин не в восторге от инфокристаллов. Предпочитает бумажные носители всем другим. И не потому, что с техникой обращаться не умеет, умеет не хуже других. Не любит просто. — Вот, посмотрите. Подобное уже случалось. И не один раз.

Мартин, кивнув, опустился на стул и открыл папку. Открыл и замер. Он-то думал, что Светлана Никольская, без году неделя студенточка-аналитик откопает ему одно дело, то самое, шестидесятилетней давности, а выходило, что их не одно и не два, а целых десять. Четыре из них были заведены после войны, а шесть, соответственно, до. И ведь никому в голову не пришло бы их совместить. Между убийствами по двадцать лет проходило. Те, кто помнил, на пенсию выходили или забывали, а те, кто не помнил, как правило, не лезли в архив копать так глубоко. Что же получается, убийца бессмертный или нестареющий? Судя по снимкам и описаниям, протоколам, и анализам, почерк тот же. Да и жертвы в принципе похожи. Одна возрастная группа, от тридцати до сорока, темноволосые, явно выходцы с юга. Не те кого будут разыскивать. Приехавшие на заработки, скорее всего.
Светлана подтвердила предположения Мартина. Она как-то умудрилась найти и заявления о розыске пропавших, и снимки — не те, с мест преступлений, хотя, конечно, и снимки останков прилагались, а нормальные фотографии с живыми лицами. Мартин только головой покачал удивленно.

— Четкая схема, ритмичная — ровно по двадцать лет между убийствами. И план-схемы посмотрите, они же практически одинаковые. Ритуал. Это очень похоже на ритуал! А вдруг это какая-то секта? – Света аж подпрыгивала на стуле, выстраивая в своем планшете схему. — А вдруг они готовят призыв, ну, дьявола например?
— Да ты по моему начиталась детективов и насмотрелась ужастиков. – Мартин скептически фыркнул, но схемы просмотрел очень внимательно и должен был признать, что Светланины выкладки не лишены смысла.

Она своим энтузиазмом заразила и Мартина. Ну конечно, это ее первое дело, ей хочется и себя показать, и героиней стать, и, конечно, поймать коварного злодея. Эта девочка пока еще не думает о том, что есть множество преступлений, которые раскрыть не удастся, как бы ни хотелось. Она полна надежд и стремится нести в мир закон и порядок. Мартин не помнил, был ли он сам когда-нибудь таким восторженным, слишком много лет прошло, слишком много войн, но сейчас демон почувствовал, что на этот раз все получится. Даже гадкое чувство неминуемой беды на время отпустило.
Они еще долго сидели, обсуждая дело, делились предположениями, вместе смотрели базы данных. Потом уже говорили совсем не о преступлениях. Точнее, о них, но все больше о смешных случаях из практики, а так как практика была только у Мартина, говорил в основном он. Светлана же рассказывала о студенческой жизни, о том, что до сих пор живет в общежитии, не имея ни малейшего желания возвращаться домой, к вечно пьяному отцу, который бьет мать, о том, что она очень-очень надеется после практики вернуться сюда на работу, в отдел, и еще о многом, уже не имеющим отношения к службе.
Прощались они у подъезда общежития. Мартин подвез Свету домой. Улыбнувшись, она смешно клюнула Мартина в щеку и умчалась по лестнице вверх, размахивая портфелем.

— Вот закончим дело, и обязательно приглашу ее на свидание. — пообещал себе Мартин, плавно отъезжая от тротуара. А дома его снова накрыло неприятное чувство. И как Мартин Соколов ни старался отогнать его, ничего не получалось.

Промучившись остаток ночи без сна в компании сигарет, крепкого кофе и мыслей об убийствах, Мартин вернулся на работу. Оказывается, не он один затемно прикатил в «Белый дом». Светлана уже сидела за его столом, с его кружкой в которой плескался черный, горячий и вкусно пахнущий кофе — явно не из общей кофеварки. Заметив начальника, она тут же засуетилась, едва не опрокинула кружку, уронила стул, споткнулась, в общем, не девушка, а природная катастрофа, когда начинает смущаться. Было бы чего, то есть, кого! Это Мартин и попытался Свете объяснить, но вышло еще хуже.
Впрочем, через четверть часа от смущения не осталось и следа. Оба включились в работу и загрузили работой оперативников. Дело пошло веселее, постепенно складывались факты, появились новые документы, фотографии, старые свидетельства, версия причастности к кровавой резне секты не казалась уже такой бредовой как в самом начале.
Света выяснила, что в середине позапрошлого века, еще до войны, существовала некая религиозная организация. К христианству, впрочем, как и к другим магистральным конфессиям, отношения они не имели. Правда, не все это понимали, считая сектантов еще одним направлением протестантства. С виду мирные люди в белых балахонах ходили по домам и проповедовали. Проповеди не были агрессивными, но от них веяло какой-то нехорошей обреченностью. Адепты церкви «Последнего дня» верили в то, что конец света можно остановить путем большой жертвы со стороны человечества. Добровольной жертвы. И выражались так витиевато, что никто и внимания не обращал на тот факт, что жертвовать они предлагают людям, а себя как раз мнят проводниками агнцев на жертвенный алтарь. Над ними поначалу смеялись, потом они стали раздражать, потом один из проводников совершил убийство. Братья от него, конечно, отреклись, прилюдно предали анафеме, но из песни слов не выкинешь. Он убил и расчленил мать и сестру, к слову, нисколько в содеянном не раскаивался, утверждая, что это была их воля и таким образом, жертвуя собой, они спасали мир. Потом началась война и стало как-то не до балахонников. Однако своей деятельности те не оставили и всплывали то тут, то там по всей стране, правда, в военных действиях не участвовали, зато проповедовали еще более активно, чем прежде. Находились и те, кто их слушал, и верил им.

— Они и сейчас, кстати, существуют. — Сидорчук, один из оперативников, бухнул на стол толстую папку, послюнявил пальцы и принялся листать распечатки, выискивая нужную страницу. Мартин с интересом смотрел, как оперативник, беззвучно чертыхаясь, сражается с упрямыми листками. Сидорчук, как и остальные опера, бумажные документы видел только в музее истории полицейской службы и работать с ними не умел. Но, блюдя субординацию, смирялся с фанаберией начальства, не признававшей современных носителей данных.

— Вот, — с победным видом он наконец выудил нужный листок. — Зарегистрированы как общественная организация. Свидетельство о регистрации от 2090 года. Точнее, повторной регистрации. Раньше они назывались «Церковь адептов последнего дня», а сейчас, общественная организация «Последний день»
— И чем заняты? — Мартин заглянул через его плечо. — Многочисленная конфессия?
— Очень даже малочисленная, – отозвалась Света. Ее глаза горели, она была похожа на собаку, взявшую след. Или свято убежденную в том, что взяла след. – Точных данных нет, оценочно – не больше пары десятков членов. Может быть, человек тридцать. И самое интересное — они никогда не попадали в поле зрения органов. А это значит, что все эти убийства должны были быть идеально спланированы и исполнены.
— Или, что куда вероятней — что к убийствам эти блаженные не имеют никакого отношения, — пожал плечами опер. — Полтораста лет шифроваться и ни разу не проколоться... да не бывает такого.
— Надо бы к ним смотаться. Разузнать, что к чему, — Мартин, посмотрев на часы, покачал головой. — Но это завтра уже. Сегодня мне нужно к Глебу зайти, доложить, что у нас появилась ниточка. Он будет рад и тому, что мы нарыли. К тому же теперь он может созвать пресс-конференцию и сообщить, что у нас есть подозреваемый. Следствие ведется и все такое. И не соврет, и журналисты на время отстанут, а вместе с ними и губернатор.
— Да я и сегодня могу! — Сидорчук тоже глянул на часы. — Шеф, еще не поздно, а эти белоподштанники работают до полуночи. Посмотрю, как там что, пооботрусь. Потом отчитаюсь.
Мартин подумал и кивнул.
— Возьми с собой кого-нибудь их ребят и езжай. Только не напирай, скажешь что из ОБЭПа. Плановая проверка. Ничего серьезного. И попроси карточку у знакомых, не свети удостоверением. Не нужно их нервировать раньше времени. С утра тогда и расскажешь, что там и как.

Уже в коридоре он услышал, как Света просится с Сидорчуком на выезд, но возражать не стал. Выезд как выезд, они же не брать вооруженную банду будут, а просто поговорить поедут с руководством. Ладно уж, если девочке хочется поиграть в крутого полицейского, можно один раз и пойти на уступку, тем более, что большую часть работы, собирая и сводя данные, проделала именно Света. Хотя, конечно, Сидорчук явно не в восторге от перспективы. Сами пусть разбираются, решил Мартин.

Разговор с Глебом Егоровичем, начальником отдела, прошел гладко. Как и предполагал Мартин, старик был рад даже такому прорыву. Пусть все еще зыбко и неточно, но теперь у Глеба есть с чем пойти к руководству, а это уже огромный плюс. Мартин Глеба любил — еще и за то, что он старался прикрыть ребят, по возможности, конечно, но благодаря ему, многие до сих пор не лишились погон или пенсии. Иногда требуются радикальные меры, которые не вполне законны, но когда выхода не остается, тут уж либо пан, либо пропал.

Утром Сидорчук отчитался о проделанной работе. Как и следовало ожидать, ничего он не обнаружил, по крайней мере, с первого взгляда эта общественная организация производила впечатление унылое и скучное. Благотворительность, проповеди по воскресеньям, общественная деятельность, помощь в устройстве на работу для малоимущих. Свету, кстати, с собой Сидорчук не взял, как оказалось, и девушка до сих пор на опера дулась. Мартину, если уж совсем откровенно, смотреть на это было смешно. Впрочем, Свете он все-таки объяснил, что существуют должностные инструкции и Сидорчук напрямую не несет за Свету ответственность, а если бы что-то произошло, то все шишки посыпались бы на него, на Мартина, как на непосредственного начальника Светы, который с какого-то перепугу отпустил аналитика в «поле» с оперативниками. Света на Сидорчука дуться перестала, зато обиделась на Мартина, правда, вида не показывала, но Мартин и так понял. В неофициальной обстановке, наедине Светлана говорила ему «ты» и называла по имени, а теперь начала «выкать», даже когда они оставались одни. Он бы, наверное, и сам расстроился, если бы его держали за столом, не давая возможности поучаствовать куда как в более интересных событиях, и попытался бы уязвить обидчика, правда, до такой демонстрации обиды, не дошел бы, ну так он и не женщина, а Света — ну, девчонка, ей простительно. Пообижается и поймет в конце концов, где она была не права.
И снова кольнуло нехорошее предчувствие, но быстро отступило, и Мартин отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
А зря, как выяснилось.

Следствие шло своим чередом, организацию взяли в разработку. Но пока что особых подвижек на этом фронте не было. Как назло, все члены этого «тайного ордена» вели до ужаса скучное существование. Бухгалтеры, менеджеры среднего звена, два учителя философии. И ни за кем из этих людей не числилось даже неоплаченных штрафов за парковку. Мартин с опергруппой проверили все. Перелопатили кучу документации, влезли даже в личные файлы, и.... ноль.
Пора было докладывать начальству, что взяли они ложный след, но чутье... его же не обманешь. Оно упорно приводило Мартина Соколова обратно к этим людям.
Ладно, будем честными, не чутье. А правильное видение. Каждый из людей ордена по уши был в крови, грязи и чужой недавней боли. Мартину даже смотреть не нужно было, чтобы понимать, что перед ним не скромный учитель философии, а убийца, на чьем счету по крайней мере с десяток жизней, а вот та дама, бухгалтер крошечной фирмы, ловит кайф от насилия, любит пытать и делает это с фантазией, которую не каждый мужчина-палач мог бы проявить. Но его демоническое видение к делу не пришьешь. Ну что он скажет? Даже учитывая, что Глеб-то знает, кто такой Мартин Соколов на самом деле. Старик и так сильно подставился, поверив Мартину насчет «Последнего дня», поверил на слово, можно сказать.

Искать нужно было другой выход.

А потом стало не до поисков выхода. Потом началась череда событий, которые впоследствии довольно сильно изменили судьбу Мартина Соколова, да и Нэйда Алакрана, если уж на то пошло.
Началось с того, что Света не вышла на работу, сказалась больной. Ну бывает, весной люди часто болеют. Через неделю Мартин узнал, что девушка скоропалительно уволилась. Без объяснения причин, в тот же день, как предупредила о болезни. На службе она не состояла, это только практика, так что отпустили ее легко, даже никаких бумаг оформлять не пришлось. Рассчитали, деньги перевели на карту и написали рекомендацию. Вот и все. Забыть бы, и так дел много, но Мартин забыть не смог. Света ему действительно нравилась, и, пожалуй, он чувствовал себя чуточку виноватым за тот случай с Сидорчуком. Так что, узнав новости, он отправился в общежитие — поговорить и, может уговорить ее вернуться. Она же так хотела работать в отделе.
Однако Светы в общежитии не оказалось. Ее соседка по комнате сказала, что дня четыре назад Светлана собрала вещи и вернулась на квартиру к родителям. Адреса не оставила и вела себя при этом странно. Словно опасалась чего-то, но иначе поступить не могла. И на вопрос подруги коротко ответила, что-де паранойя разыгралась, всюду слежка мерещится. А еще раньше, до переезда, она попросила говорить всем, кто не из полиции, что она, Света, учится на журналиста. Подруга тогда еще посмеялась, подумала что Светка нашла себя парня и боится отпугнуть его тем, что трудится в правоохранительных органах. Обычно девушек таких профессий обходят стороной, не любят связываться. А любви всем хочется, вот и врут недавние курсантки, представляясь то журналистками, то аналитиками крупных фирм, то говорят, что актрисы или модели. У кого на что фантазии хватит.

Сказанное Мартину не понравилось совершенно. Парня у Светы не было, она ничего такого не говорила. Может, конечно, скрывала, но смысл? К родителям возвращаться не желала. Да и в отделе намеревалась работать и прилагала массу усилий, чтобы ее заметили и предложили придти туда на службу. Что же происходит? У соседки Мартин уточнил, спрашивал ли кто о Свете. Оказалось, да, спрашивали. Двое мужчин весьма представительного вида пытались узнать, кто она, откуда, где учится, но соседке не до них было. Поэтому она сказала ровно столько, сколько ей сообщила Света о своей «карьере», и закрыла перед непрошеными гостями двери. Мужчины потоптались и ушли, и больше не появлялись, а было это сразу после Светланиного отъезда.
Дома, по адресу, который Светлана оставила в отделе кадров, ее не оказалось. Мартин на это и не рассчитывал особо. Хотя надежда, пусть и маленькая, глупая, но все же оставалась. Мать Светланы Никольской знать ничего не знала. Со Светой они не виделись больше месяца, той вечно было некогда. Мартин попросил личную вещь Светы, что-нибудь, с чем девушка имела непосредственный контакт. Пришлось врать, Мартин потом и не вспомнил, что именно говорил, что-то про собак, про то, что это для базы данных ДНК, нес какую-то чушь.
Но измученная жизнью женщина поверила, или, может, ей попросту было все равно. Она вынесла Мартину игрушку – плюшевого серого от многократных стирок медвежонка с ладонь величиной. Сказала, что Света очень дорожила этой игрушкой, даже в общагу с собой не потащила. Побоялась там потерять. Медведь – подарок бабушки, последний подарок.
Беря в руки игрушку, Мартин уже знал, что увидит. Его дар работал плохо, странно и криво, но все-таки работал. И предчувствие, ощущение опасности и неминуемой беды, не оставлявшие последний месяц, тоже были сигналом. Только вот Мартин думал, что чувствует свои неприятности, а вышло, что дар сигналил ему о Светлане.
Из подъезда он вышел на негнущихся ногах, и, не помня себя, дошел до машины. В голове еще звучали крики, а если закрыть глаза, можно было увидеть всю картину целиком. Подвал в одном из заброшенных зданий на окраине Москвы. Всего одна лампочка, которая мигает от недостатка напряжения, сыро, холодно, грязно. Мартин видел глазами Светы, видел женщину, в руках у которой блестело тонкое лезвие. Опасная бритва с костяной ручкой, старая работа, таких уже не делают, раритет, век XVIII, наверное. Но сталь хорошая, острая, никаких рваных ран. Ровные, красивые надрезы, глубокие. Она узнала все, что ей было нужно, быстро узнала. Света не оперативник, не обучена терпеть боль, работать под прикрытием. И жертвовать собой тоже не обучена. Хватило даже не боли, а намека на нее, чтобы девочка рассказала все, что знала – и о церкви, и о трупах, и о предполагаемых жертвоприношениях. Отпустить бы ее все равно не отпустили, Мартин это знал, и Света тоже знала, она только надеялась, что ее убьют быстро. Велик был страх перед мучительно долгой смертью. И все-таки ждала, до последнего ждала, что ее спасут... а умирала она долго, почти сутки.


Отдышавшись и взяв себя в руки, Мартин вернулся в отдел.
Там уже все знали. В полицию поступил анонимный звонок. Некий гражданин сообщил, что слышал крики в здании старого, под снос, здания, стоящего в Сосновом бору.
Приехавшая бригада обыскала дом, потом подвал и нашла тело Светланы. Девушку изуродовали до неузнаваемости и уже мертвую, скинули в большой чан, где уже плавали три трупа, залитые щелоком. Если бы не паспорт ДНК, обязательная форма для всех, даже временных сотрудников правоохранительных органов, то личность установить вряд ли удалось бы.

— Ты что-то знаешь? — Мартин был не в настроении играть в психолога и вытаскивать клещами правду. Сидорчук отводил взгляд, бледнел и кусал губы. Обычно за ним таких привычек Мартин не наблюдал, а это значит, его старший опер в полной растерянности и близок к истерике.
— Да ничего я не знаю! Бред это все. — Сидорчук в совпадения не верил, но и в добрых самаритян тоже, а по всему выходило, что его заранее предупредили о Свете, пока она еще работала в отделе.
После того, как он закончил с церковью «Последнего дня», ему, оперу с двадцатилетним стажем, захотелось пойти в другую церковь. В настоящую. В бога Сидорчук не верил, как и в дьявола, но иногда захаживал в центральный католический собор, просто посидеть, подумать, разложить мысли по полочкам. А после разговоров с этими серенькими людьми из так называемой общественной организации хотелось вымыться. Откуда такая гадливость, что служит причиной, он не знал. Просто желание, просто нужен был покой. Там-то к нему и подошел парень. Точнее, не в самом соборе, а поймал на ступеньках. Молодой, светловолосый, темноглазый метис. Поймал и сказал, серьезно так, словно знал что-то: «Девочку свою поберегите... красивая она у вас. А на бога не надейтесь, он не за всеми присмотреть может. Профиль у него не тот».
Сидорчук тогда взвился, словно конь породистый, думал этот парень ему про дочку намекает, угрожает. Но нет. Татьяна слыхом не слыхивала ни о каких белобрысых метисах, да и не в какие темные дела не влезала. Догнать того парня у опера не получилось, исчез, затерялся в толпе. Пока Сидорчук хватал ртом воздух, его и след простыл. Потом уже он выяснил, что тут молодежь тусуется, студенты, рядом в сквере. Решил, что кому-то из них взбрело в голову «остроумно» пошутить над прихожанином. Не любит нынешняя молодежь церквей. А получается, он про Светку говорил. Но откуда знал?
— Может он ее сам и...
— Нет, — Мартин точно знал, с кем встречалась Света, когда, вообразив себя сыщиком, решила внедрится в общественную организацию «Последний день». Не было там никаких метисов, да и молодежи там не было. Ее раскусили очень быстро. Испугались. Немудрено, девчонка взломала локальную сеть, и, похоже, нашла свидетельства преступлений. Забавно все же складывается. Они умудрялись шифроваться почти полторы сотни лет. Прятали концы, обрубали связи, не заводили семей, детей, даже хобби, превратили свои ритуалы в работу. Не любили ее, но делали хорошо. И никто из них не знал, что всего для одного члена, для маленькой серой мышки эта грязная и неприятная работа станет отдушиной, глотком свежего воздуха в такой скучной повседневности. Женщина, пытавшая и убившая, Свету, любила свое дело, она была художником. А художникам всегда приятно любоваться своими произведениями.
– Тогда кто это сделал? – опер хмуро глянул на Мартина. — Ты, выходит, уже накопал что-то? Шеф, я тебя не первый год знаю.
Мартину осталось только улыбнуться и напомнить, что да, не первый, пятый пошел, но это не имеет значения.
– Я могу сказать, что Света не должна была так умереть. Да и никто не должен был. Так что мы будем искать доказательства. Мое знание к делу не пришьешь. Я уверен в одном - Светлана нашла какой-то компромат, а значит, она где-то спрятала инфокристалл или свой планшет. Там где мы бы все это нашли. Или, если бы не нашли...
Мартин осекся, и, круто развернувшись на месте и оставив за спиной ошарашенного Сидорчука, бегом кинулся по лестнице вниз, в службу доставки. Ну конечно! В его почте уже три дня висит заявка от службы доставки, и повторная просьба забрать посылку пришла именно сегодня. Он, не ждавший никаких посылок, попросту забывал зайти или попросить кого-то из ребят, чтобы принесли. А доставщики по кабинетам не ходят. Надо вам – сами идите вниз, в подвал, и забирайте свои вещи, бумаги, кристаллы, да хоть слона в контейнере.
Догадка оказалась верной. Света и правда отослала копию информационного кристалла со скачанными из локальной сети церкви файлами. Белый конверт с голубой городской маркой. Кроме финансовых отчетов, не очень понятной личной переписки между адептами, нашлись и фотографии. Серая мышка, она же Рузанна Львова, хранила свои «картины» на общем сервере, скрытыми в папке со скучными финансовыми ведомостями и учебными фильмами.
Мартин, просматривая снимки с камеры, находил все больше и больше знакомых лиц. И среди жертв, и среди адептов церкви.
Нашлись и копии договоров о временной работе. Именно их сотрудники благотворительной организации «Последний день» убеждали подписывать будущие жертвы. Все оказалось несложно. Простенький договор подряда на некую разовую работу. Отказ от претензий на случай форс-мажора и солидная сумма единоразовой выплаты, видимо, в компенсацию к отсутствию страховки. Выплаты, как ни странно, делались в срок. Люди исчезали, а на их счет приходила «зарплата», естественно, никто из родственников даже не мог подумать плохого в сторону «Последнего дня», а тем, кто предъявлял претензии, показывали подписанный договор. Мол, вот ваш родственник подписался, выполнил работу, мы ему заплатили, а куда он потом делся – не наше дело. Из религиозной секты «Последний день» стал полноценной конторой по поиску жертв. А адепты превратились в менеджеров, завлекающих клиента обещаниями хорошей зарплаты и перспектив.
С Сидорчуком Мартин просидел полночи, разбирая данные с кристалла, находя все новые и новые доказательства, и только под утро качнул головой:
– Света все учла.

Девочка и правда была умницей. Точно знала, что законными методами они ничего не раскопают, слишком хорошо привыкли прятаться эти люди. Слишком тихими и безобидными казались. Света знала, что без серьезных оснований ордер им не получить, даже банальную слежку или прослушку не установить, не говоря уже об ордере на обыск. Вот и уволилась и пошла туда сама, никому ничего не сказав. Теперь эти материалы можно использовать против «Последнего дня», не боясь придирок адвокатов или гнева начальства. Они «чистые», анонимные и никак не связаны с управлением. Но эта победа досталось дорогой ценой. Победительница мертва и вряд ли порадуется. А еще Света, талантливый аналитик, не учла одной важной детали. Не учла и поэтому погибла. Она не учла того, что ее шеф – не идеальный руководитель и не руководитель вообще. Получи Мартин посылку в срок, обрати внимание на рассылку – и девочку можно было бы спасти, найти, вытащить из того подвала...
Мартина вывел из транса испуганный голос Сидорчука. Оперативнику раньше не приходилось видеть шефа в таком состоянии, с остекленевшим взглядом методично избивающего стену – или калечащего себя о стену, тут уж и не определишь.
Очухавшись, Мартин отправил Сидорчука собирать бригаду, сам смыл кровь, наскоро заклеил руки пластырем и пошел к шефу за ордером. Дело нужно было заканчивать.

Год спустя.

Мартин вошел в зал кафе «Театральное». Уютное место, старый город, напротив Большого театра. Мартин это кафе любил, в первую очередь за то, что тут можно спокойно посидеть, и во вторую – за вкусный крепкий кофе. Он осмотрелся и двинулся к дальнему столику у окна. Там его уже ждали. Не то чтобы встреча была приятной, но от нее отвертеться не получилось. Темноволосый мужчина, несмотря на полумрак заведения не снявший солнечные очки, глянул на Мартина поверх оправы.
Желтым блеснули в темноте глаза.
Знакомец Мартина усмехнулся и, указав на свободный стул, заговорил.
– Я бы все-таки предпочел, чтобы ты вернулся домой... Нэйд, ты же понимаешь, тебе не место тут. Тем более сейчас, когда люди узнали, кто ты, – он говорил мягко, не приказывал, скорее напоминал Мартину, что тот нелюдь и ему нет места среди людей, как бы он ни старался стать человеком.
– Нет. Все уже решено. Не стоит еще раз об этом говорить. Если у тебя все, я, пожалуй, пойду, хорошо? - он поднялся, и запахнув пальто пошел на выход.
Вот и поговорили. И стоило ехать с другого конца города, чтобы услышать то, о чем ему твердит Эрте Алакран уже полгода. С того самого дня, как Мартин перевелся из отдела по борьбе с тяжкими насильственными в отдел по борьбе с наркотиками. Решение было обоснованным, решение было взвешенным. К тому же это решение принял не сам Мартин, а Глеб. Прикрыл своего парня в последний раз, передав другому начальнику. И его, и его историю, и знание о том, что Мартин Соколов, он же Александр Новиков, он же – да много их было, за последние триста лет, имен – никакой не человек, а воплотившийся демон. Полезный и социальный нелюдь, которого можно использовать с полной отдачей.
Как, например, в громком деле о «Последнем дне». Мартин то дело хорошо запомнил. И аресты прошедшие по городу, и разгромленную церковь, и найденный алтарь с Книгой пророка.
Они и правда верили, что спасают мир. Добровольные жертвы, принесенные некой таинственной силе, спасают Землю от разрушения и глобальной катастрофы. Причин сомневаться у адептов не было. Забавно, но конец войны, последний день, когда подписали мирное соглашение, был именно тем днем, когда они нашли нужных пятнадцать человек и устроили кровавую резню под Петербургом.
Мартин тогда смотрел, как одного за другим выводили из здания адептов кровавого культа, и молился Темному, чтобы среди них не было серой мышки Рузанны. Видимо, бог его услышал. Потом Мартин потратил еще пару месяцев, чтобы найти эту женщину. Найти – и не убить. Он искалечил ее, превратил в инвалида, способного думать и переживать, но не способного шевельнуть даже веками. Она будет жить долго, беспомощная, страшная, никому не нужная. За ней присмотрят и не дадут забыть, какой она была раньше и почему стала такой, как сейчас. Рузанна обречена смотреть на свою последнюю жертву, смотреть всегда. Нет, не на истерзанное тело, не на изъеденную щелочью плоть, а на молодую красивую девушку, чей портрет теперь висит перед ее кроватью, на серой стене больничной палаты. Эрте такое бы понравилось. Хотя его учитель говорил о мести с каким-то брезгливым неудовольствием.
Мартин, тоже не забудет Светлану. Такие ошибки забывать нельзя. И нельзя повторять. Он и не станет. Мартин Соколов — Нэйд Алакран, умеет учиться. И умеет помнить.

Эпилог

Ночь, горят костры, по пустыне разносятся звуки музыки, ревут надрывно моторы машин. Радужное сияние пентаграммы, крыльями взметнувшееся до небес, похоже на северное сияние. Красиво. Сегодня праздник. Зачем думать о плохом, когда вокруг столько хорошего? Мартин и не думает. Он, развалившись на теплом капоте здорового армейского внедорожника, мурлыкает от удовольствия, впитывая , словно губка чужие эмоции, и щедро делится своими.
– А все-таки, почему он стал помогать? – история окончена, темно-красная, в цвет спекшейся крови, жемчужина памяти превратилась в пыль, но одному смешному упыренышу неймется, у него, как всегда, сотни вопросов, а у Мартина не на все найдется ответ.
– Он не помогал. Не мешал, хотя и мог.
– Но он же предупредил твоего опера о Светлане! Значит, помог.
– Такие, как он, знают, что нет заслуги в том, чтобы обмануть так банально и пошло. Во всем должна быть своя красота. По крайней мере, я надеюсь, что причина была именно в этом. Если бы адепты не использовали договора, а просто пытались быть убедительными, и у них получалось, он бы не отдал их, ему было бы интересно и дальше наблюдать. А так «Последний день» из красивой идеи превратился в банальный конвейер, бойню.
Упыренка передернет от такого сравнения. Он ссыплет песок, оставшийся от красивой бусины, отряхнет руки и, улыбнувшись, слетит с капота, подергав Мартина за косу.
– Идем лучше туда, – махнув в сторону пентаграммы – Там музыка. Не хочу больше думать о Москве.
– Ну вот так всегда. Сначала «расскажи», а потом «я не хочу больше думать». Я же предупреждал, что это будет плохая история.

@темы: Тексты