Марк Твен.

[Akkara]

Марк Твен.
Рассказы

Как я редактировал сельхозхозяйственную газету.
Укрощение велосипеда.
КАЛЕНДАРЬ ПРОСТОФИЛИ ВИЛЬСОНА
Как лечить простуду.


Марк Твен.
Как я редактировал сельхозхозяйственную газету.

Не без опасения взялся я временно редактировать сельскохозяйственную газету.
Совершенно так же, как простой смертный, не моряк, взялся бы командовать
кораблем. Но я был в стесненных обстоятельствах, и жалованье мне очень
пригодилось бы. Редактор уезжал в отпуск, я согласился на предложенные им
условия и занял его место.
Чувство, что я опять работаю, доставляло мне такое наслаждение, что я всю неделю
трудился не покладая рук. Мм сдали номер в печать, и я едва мог дождаться
следующего дня - так мне не терпелось узнать, какое впечатление произведут мои
труды на читателя. Когда я уходил из редакции под вечер, мальчишки и взрослые,
стоявшие у крыльца, рассыпались кто куда, уступая мне дорогу, и я услышал, как
один из них сказал: "Это он!" Вполне естественно, я был польщен. Наутро, идя в
редакцию, я увидел у крыльца такую же кучку зрителей, а кроме того, люди парами
и поодиночке стояли на мостовой и на противоположном тротуаре и с любопытством
глядели на меня. Толпа отхлынула назад и расступилась передо мной, а один из
зрителей сказал довольно громко: "Смотрите, какие у него глаза!" Я сделал вид,
что не замечаю всеобщего внимания, но втайне был польщен и даже решил написать
об этом своей тетушке.
Я поднялся на невысокое крыльцо и, подходя к двери, услышал веселые голоса и
раскаты хохота. Открыв дверь, я мельком увидел двух молодых людей, судя по
одежде - фермеров, которые при моем появлении побледнели и разинули рты. Оба они
с грохотом выскочили в окно, разбив стекла. Меня это удивило.
Приблизительно через полчаса вошел какой-то почтенный старец с длинной
развевающейся бородой и благообразным, но довольно суровым лицом. Я пригласил
его садиться. По-видимому, он был чем-то расстроен. Сняв шляпу и поставив ее на
пол, он извлек из кармана красный шелковый платок и последний номер нашей
газеты.
Он разложил газету на коленях и, протирая очки платком, спросил:
- Это вы и есть новый редактор?
Я сказал, что да.
- Вы когда-нибудь редактировали сельскохозяйственную газету?
- Нет,- сказал я,- это мой первый опыт.
- Я так и думал. А сельским хозяйством вы когда-нибудь занимались?
- Н-нет, сколько помню, не занимался.
- Я это почему-то предчувствовал,- сказал почтенный старец, надевая очки и
довольно строго взглядывая на меня поверх очков. Он сложил газету поудобнее. - Я
желал бы прочитать вам строки, которые внушили мне такое предчувствие. Вот эту
самую передовицу. Послушайте и скажите, вы ли это написали?
"Брюкву не следует рвать руками, от этого она портится. Лучше послать мальчика,
чтобы он залез на дерево и осторожно потряс его".
Ну-с, что вы об этом думаете? Ведь это вы написали, насколько мне известно?
- Что думаю? Я думаю, что это неплохо. Думаю, это не лишено смысла. Нет никакого
сомнения, что в одном только нашем округе целые миллионы бушелей брюквы
пропадают из-за того, что ее рвут недозрелой, а если бы послали мальчика
потрясти дерево...
- Потрясите вашу бабушку! Брюква не растет на дереве!
- Ах, вот как, не растет? Ну а кто же говорил, что растет? Это надо понимать в
переносном смысле, исключительно в переносном. Всякий, кто хоть сколько-нибудь
смыслит в деле, поймет, что я хотел сказать "потрясти куст".
Тут почтенный старец вскочил с места, разорвал газету на мелкие клочки,
растоптал ногами, разбил палкой несколько предметов, крикнул, что я смыслю в
сельском хозяйстве но больше коровы, и выбежал из редакции, сильно хлопнув
дверью. Вообще он вел себя так, что мне показалось, будто он чем-то недоволен.
Но, не зная, в чем дело, я, разумеется, не мог ему помочь.
Вскоре после этого в редакцию ворвался длинный, похожий на мертвеца субъект с
жидкими космами волос, висящими до плеч, с недельной щетиной на всех горах и
долинах его физиономии, и замер на пороге, приложив палец к губам. Наклонившись
всем телом вперед, он словно прислушивался к чему-то. Но слышно было ни звука.
Но он все-таки прислушивался. Ни звука. Тогда он повернул ключ в замочной
скважине, осторожно ступая, на цыпочках подошел ко мне, остановился несколько
поодаль и долго всматривался мне в лицо с живейшим интересом, потом извлек из
кармана сложенный вчетверо помер моей газеты и сказал:
- Вот, вы это написали. Прочтите мне вслух, скорее! Облегчите мои страдания. Я
изнемогаю.
Я прочел нижеследующие строки, и, по мере того как слова срывались с моих губ,
страдальцу становилось все легче. Я видел, как скорбные морщины на его лице
постепенно разглаживались, тревожное выражение исчезало, и наконец его черты
озарились миром и спокойствием, как озаряется кротким сиянием луны унылый
пейзаж.
"Гуано - ценная птица, но ее разведение требует больших хлопот. Ее следует
ввозить не раньше июня и по позже сентября. Зимой ее нужно держать в тепле,
чтобы она могла высиживать птенцов".
"По-видимому, в этом году следует ожидать позднего урожая зерновых. Поэтому
фермерам лучше приступить к высаживанию кукурузных початков и посеву гречневых
блинов в июле, а не в августе".
"О тыкве. Эта ягода является любимым лакомством жителей Новой Англии; они
предпочитают ее крыжовнику для начинки пирогов и используют вместо малины для
откорма скота, так как она более питательна, не уступая в то же время малине по
вкусу. Тыква - единственная съедобная разновидность семейства апельсиновых,
произрастающая на севере, если но считать гороха и двух-трех сортов дыни. Однако
обычай сажать тыкву перед домом в качестве декоративного растения выходит из
моды, так как теперь всеми признано, что она дает мало тени".
"В настоящее время, когда близится жаркая пора и гусаки начинают метать икру..."
Взволнованный слушатель подскочил ко мне, пожал мне руку и сказал:
- Будет, будет, этого довольно. Теперь я знаю, что я в своем уме: вы прочли так
же, как прочел и я сам, слово в слово. А сегодня утром, сударь, впервые увидев
вашу газету, я сказал себе: "Я никогда не верил этому прежде, хотя друзья и не
выпускали меня из-под надзора, но теперь знаю: я не в своем уме". После этого я
испустил дикий вопль, так что слышно было за две мили, и побежал убить
кого-нибудь: все равно, раз я сумасшедший, до этого дошло бы рано или поздно,
так уж лучше не откладывать. Я перечел один абзац из вашей статьи, чтобы
убедиться наверняка, что я не в своем уме, потом поджег свой дом и убежал. По
дороге я изувечил нескольких человек, а одного загнал на дерево, чтоб он был под
рукой, когда понадобится. Но, проходя мимо вашей редакции, я решил все-таки
зайти и проверить себя еще раз; теперь я проверил, и это просто счастье для того
бедняги, который сидит на дереве. Я бы его непременно убил, возвращаясь домой.
Прощайте, сударь, всего хорошего, вы сняли тяжкое бремя с моей души. Если мой
рассудок выдержал ваши сельскохозяйственные статьи, то ему уже ничто повредить
не может. Прощайте, всего наилучшего.
Меня несколько встревожили увечья и поджоги, которыми развлекался этот субъект,
тем более что я чувствовал себя до известной степени причастным к делу. Но я
недолго об этом раздумывал - в комнату вошел редактор! (Я подумал про себя: "Вот
если б ты уехал в Египет, как я тебе советовал, у меня еще была бы возможность
показать, на что я способен. Но ты не пожелал и вернулся. Ничего другого от тебя
я и не ожидал".)
Вид у редактора был грустный, унылый и расстроенный.
Он долго обозревал разгром, произведенный старым скандалистом и молодыми
фермерами, потом сказал:
- Печально, очень печально. Разбиты бутылка с клеем, шесть оконных стекол,
плевательница и два подсвечника. Но это еще не самое худшее. Погибла репутация
газеты, и боюсь, что навсегда. Правда, на нашу газету никогда еще не было такого
спроса, она никогда не расходилась в таком количестве экземпляров и никогда не
пользовалась таким успехом, но кому же охота прослыть свихнувшимся и наживаться
на собственном слабоумии? Друг мой, даю вам слово честного человека, что улица
полна парода, люди сидят даже на заборах, дожидаясь случая хотя бы одним глазком
взглянуть на вас; а все потому, что считают вас сумасшедшим. И они имеют на это
право - после того как прочли ваши статьи. Эти статьи - позор для журналистики.
И с чего вам взбрело в голову, будто вы можете редактировать
сельскохозяйственную газету? Вы, как видно, не знаете даже азбуки сельского
хозяйства. Вы не отличаете бороны от борозды; коровы у вас теряют оперение; вы
рекомендуете приручать хорьков, так как эти животные отличаются веселым нравом и
превосходно ловят крыс! Вы пишете, что устрицы ведут себя спокойно, пока играет
музыка. Но это замечание излишне, совершенно излишне. Устрицы всегда спокойны.
Их ничто не может вывести из равновесия. Устрицы ровно ничего не смыслят в
музыке. О, гром и молния! Если бы вы поставили целью всей вашей жизни
совершенствоваться в невежестве, вы бы не могли отличиться больше, чем сегодня.
Я никогда ничего подобного не видывал. Одно ваше сообщение, что конский каштан
быстро завоевывает рынок как предмет сбыта, способно навеки погубить газету. Я
требую, чтобы вы немедленно ушли из редакции. Мне больше не нужен отпуск - я все
равно ни под каким видом не мог бы им пользоваться, пока вы сидите на моем
месте. Я все время дрожал бы от страха при мысли о том, что именно вы
посоветуете читателю в следующем номере газеты. У меня темнеет в глазах, как
только вспомню, что вы писали об устричных садках под заголовком "Декоративное
садоводство". Я требую, чтобы вы ушли немедленно! Мой отпуск кончен. Почему вы
не сказали мне сразу, что ровно ничего не смыслите в сельском хозяйстве?
- Почему не сказал вам, гороховый стручок, капустная кочерыжка, тыквин сын?
Первый раз слышу такую глупость. Вот что я вам скажу: я четырнадцать лет работаю
редактором и первый раз слышу, что человек должен что-то знать для того, чтобы
редактировать газету. Брюква вы этакая! Кто пишет театральные рецензии в
захудалых газетках? Бывшие сапожники и недоучившиеся аптекари, которые смыслят в
актерской игре ровно столько же, сколько я в сельском хозяйстве. Кто пишет
отзывы о книгах? Люди, которые сами не написали ни одной книги. Кто стряпает
тяжеловесные передовицы по финансовым вопросам? Люди, у которых никогда не было
гроша в кармане. Кто пишет о битвах с индейцами? Господа, не отличающие вигвама
от вампума, которым никогда в жизни не приходилось бежать опрометью, спасаясь от
томагавка, или выдергивать стрелы из тел своих родичей, чтобы развести на
привале костер. Кто пишет проникновенные воззвания насчет трезвости и громче
всех вопит о вреде пьянства? Люди, которые протрезвятся только в гробу. Кто
редактирует сельскохозяйственную газету? Разве такие корнеплоды, как вы? Нет,
чаще всего неудачники, которым не повезло по части поэзии, бульварных романов в
желтых обложках, сенсационных мелодрам, хроники и которые остановились на
сельском хозяйстве, усмотрев в нем временное пристанище на пути к дому
призрения. Вы мне что-то толкуете о газетном деле? Мне оно известно от Альфы до
Омахи, и я вам говорю, что чем меньше человек знает, тем больше он шумит и тем
больше получает жалованья. Видит бог, будь я круглым невеждой и наглецом, а не
скромным образованным человеком, я бы завоевал себе известность в этом холодном,
бесчувственном мире. Я ухожу, сэр. Вы так со мной обращаетесь, что я даже рад
уйти. Но я выполнил свой долг. Насколько мог, я исполнил все, что полагалось по
нашему договору. Я сказал, что сделаю вашу газету интересной для всех слоев
общества,- и сделал. Я сказал, что увеличу тираж до двадцати тысяч экземпляров,-
и увеличил бы, будь в моем распоряжении еще две недели. И я дал бы вам самый
избранный круг читателей, какой был когда-либо у сельскохозяйственной газеты,-
ни одного фермера, ни одного человека, который мог бы отличить дынный куст от
персиковой лозы даже ради спасения собственной жизни. Вы теряете от нашего
разрыва, а не я. Прощайте, арбузное дерево!
И я ушел.




Марк Твен.
Укрощение велосипеда.
I

Подумав хорошенько, я решил, что справлюсь с этим делом. Тогда я пошел и купил
бутыль свинцовой примочки и велосипед. Домой меня провожал инструктор, чтобы
преподавать мне начальные сведения. Мы уединились на заднем дворе и принялись за
дело.
Велосипед у меня был не вполне взрослый, а так, жеребеночек - дюймов пятидесяти,
с укороченными педалями и резвый, как полагается жеребенку. Инструктор кратко
описал его достоинства, потом сел ему на спину и проехался немножко, чтобы
показать, как это просто делается. Он сказал, что труднее всего, пожалуй,
выучиться соскакивать, так что это мы оставим напоследок. Однако он ошибся. К
его изумлению и радости, обнаружилось, что ему нужно только посадить меня и
отойти в сторонку, а соскочу я сам. Я соскочил с невиданной быстротой, несмотря
на полное отсутствие опыта. Он стал с правой стороны, подтолкнул машину - и
вдруг все мы оказались на земле: внизу он, на нем я, а сверху машина.
Осмотрели машину - она нисколько не пострадала. Это было невероятно. Однако
инструктор уверил меня, что так оно и есть; и действительно, осмотр подтвердил
его слова. Из этого я должен был, между прочим, понять, какай изумительной
прочности вещь мне удалось приобрести. Мы приложили к синякам свинцовую примочку
и начали снова. Инструктор на этот раз стал с левой стороны, но и я свалился на
левую, так что результат получился тот же самый.
Машина осталась невредима. Мы еще раз примочили синяки и начали снова. На этот
раз инструктор занял безопасную позицию сзади велосипеда, но, не знаю уж каким
образом, я опять свалился прямо на него.
Он не мог прийти в себя от восторга и сказал, что это прямо-таки
сверхъестественно: на машине не было ни царапинки, она нигде даже не
расшаталась. Примачивая ушибы, я сказал, что это поразительно, а он ответил, что
когда я хорошенько разберусь в конструкции велосипеда, то пойму, что его может
покалечить разве только динамит. Потом он, хромая, занял свое место, и мы начали
снова. На этот раз инструктор стал впереди и велел подталкивать машину сзади. Мы
тронулись с места значительно быстрее, тут же наехали на кирпич, я перелетел
через руль, свалился головой вниз, инструктору на спину, и увидел, что велосипед
порхает в воздухе, застилая от меня солнце. Хорошо, что он упал на нас: это
смягчило удар, и он остался цел.
Через пять дней я встал, и меня повезли в больницу навестить инструктора;
оказалось, что он уже поправляется. Не прошло и недели, как я был совсем здоров.
Это оттого, что я всегда соблюдал осторожность и соскакивал на что-нибудь
мягкое. Некоторые рекомендуют перину, а по-моему - инструктор удобнее.
Наконец инструктор выписался из больницы и привел с собой четырех помощников.
Мысль была неплохая. Они вчетвером держали изящную машину, покуда я взбирался на
седло, потом строились колонной и маршировали по обеим сторонам, а инструктор
подталкивал меня сзади; в финале участвовала вся команда.
Велосипед, что называется, писал восьмерки, и писал очень скверно. Для того
чтобы усидеть на месте, от меня требовалось очень многое и всегда что-нибудь
прямо-таки противное природе. Противное моей природе, но не законам природы.
Иначе говоря, когда от меня что-либо требовалось, моя натура, привычки и
воспитание заставляли меня поступать известным образом, а какой-нибудь
незыблемый и неведомый мне закон природы требовал, оказывается, совершенно
обратного. Тут я имел случай заметить, что мое тело всю жизнь воспитывалось
неправильно. Оно погрязло в невежестве и не знало ничего, ровно ничего такого,
что могло быть ему полезно. Например, если мне случалось падать направо, я,
следуя вполне естественному побуждению, круто заворачивал руль налево, нарушая
таким образом закон природы. Закон требовал обратного: переднее колесо нужно
поворачивать в ту сторону, куда падаешь. Когда тебе это говорят, поверить бывает
трудно. И не только трудно - невозможно, настолько это противоречит всем твоим
представлениям. А сделать еще труднее, даже если веришь, что это нужно. Не
помогают ни вера, ни знание, ни самые убедительные доказательства; сначала
просто невозможно заставить себя действовать по-новому. Тут на первый план
выступает разум: он убеждает тело расстаться со старыми привычками и усвоить
новые.
С каждым днем ученик делает заметные шаги вперед. К концу каждого урока он
чему-нибудь да выучивается и твердо знает, что выученное навсегда останется при
нем. Это не то, что учиться немецкому языку: там тридцать лет бредешь ощупью и
делаешь ошибки; наконец думаешь, что выучился,- так нет же, тебе подсовывают
сослагательное наклонение - и начинай опять сначала. Нет, теперь я вижу, в чем
беда с немецким языком: в том, что с него нельзя свалиться и разбить себе нос.
Это поневоле заставило бы приняться за дело вплотную. И все-таки, по-моему,
единственный правильный и надежный путь научиться немецкому языку - изучать его
по велосипедному способу. Иначе говоря, взяться за одну какую-нибудь подлость и
сидеть на ней до тех пор, пока не выучишь, а не переходить к следующей, бросив
первую на пол-дороге.
Когда выучишься удерживать велосипед в равновесии, двигать его вперед и
поворачивать в разные стороны, нужно переходить к следующей задаче - садиться на
него. Делается это так: скачешь за велосипедом на правой ноге, держа левую на
педали и ухватившись за руль обеими руками. Когда скомандуют, становишься левой
ногой на педаль, а правая бесцельно и неопределенно повисает в воздухе;
наваливаешься животом на седло и падаешь - может, направо, может, налево, но
падаешь непременно. Встаешь - и начинаешь то же самое сначала. И так несколько
раз подряд.
Через некоторое время выучиваешься сохранять равновесие, а также править
машиной, не выдергивая руль с корнем. Итак, ведешь машину вперед, потом
становишься на педаль, с некоторым усилием заносишь правую ногу через седло,
потом садишься, стараешься не дышать,- вдруг сильный толчок вправо или влево, и
опять летишь на землю.
Однако на ушибы перестаешь обращать внимание довольно скоро и постепенно
привыкаешь соскакивать на землю левой или правой ногой более или менее уверенно.
Повторив то же самое еще шесть раз подряд и еще шесть раз свалившись, доходишь
до полного совершенства. На следующий раз уже можно попасть на седло довольно
ловко и остаться на нем,- конечно, если не обращать внимания на то, что ноги
болтаются в воздухе, и на время оставить педали в покое; а если сразу хвататься
за педали, то дело будет плохо. Довольно скоро выучиваешься ставить ноги на
педали не сразу, а немного погодя, после того как научишься держаться на седле,
не теряя равновесия. Тогда можно считать, что ты вполне овладел искусством
садиться на велосипед, и после небольшой практики это будет легко и просто, хотя
зрителям па первое время лучше держаться подальше, если ты против них ничего не
имеешь.
Теперь пора уже учиться соскакивать по собственному желанию; соскакивать против
желания научаешься прежде всего. Очень легко в двух-трех словах рассказать, как
это делается. Ничего особенного тут не требуется, и, по-видимому, это нетрудно;
нужно опускать левую педаль до тех пор, пока нога не выпрямится совсем,
повернуть колесо влево и соскочить, как соскакивают с лошади. Конечно, на словах
это легче легкого, а на деле оказывается трудно. Не знаю, почему так выходит,
знаю только, что трудно. Сколько ни старайся, слезаешь не так, как с лошади, а
летишь кувырком, точно с крыши. И каждый раз над тобой смеются.
II
В течение целой недели я обучался каждый день часа по полтора. После
двенадцатичасового обучения курс науки был закончен, так сказать, начерно. Мне
объявили, что теперь я могу кататься на собственном велосипеде без посторонней
помощи. Такие быстрые успехи могут показаться невероятными. Чтобы обучиться
верховой езде хотя бы начерно, нужно гораздо больше времени.
Правда, я бы мог выучиться и один, без учителя, только это было бы рискованно: я
от природы неуклюж. Самоучка редко знает что-нибудь как следует и обычно в
десять раз меньше, чем узнал бы с учителем; кроме того, он любит хвастаться и
вводить в соблазн других легкомысленных людей. Некоторые воображают, будто
несчастные случаи в нашей жизни, так называемый "жизненный опыт", приносят нам
какую-то пользу. Желал бы я знать, каким образом? Я никогда не видел, чтобы
такие случаи повторялись дважды. Они всегда подстерегают нас там, где не ждешь,
и застают врасплох. Если личный опыт чего-нибудь стоит в воспитательном смысле,
то уж, кажется, Мафусаила не переплюнешь,- и все-таки, если бы старик ожил, так,
наверное, первым делом ухватился бы за электрический провод, и его свернуло бы в
три погибели. А ведь гораздо умнее и безопаснее для него было бы сначала
спросить кого-нибудь, можно ли хвататься за провод. Но ему это как-то не подошло
бы: он из тех самоучек, которые полагаются на опыт; он захотел бы проверить сам.
И в назидание себе он узнал бы, что скрюченный в три погибели патриарх никогда
не тронет электрический провод; кроме того, это было бы ему полезно и прекрасно
завершило бы его воспитание - до тех пор, пока в один прекрасный день он не
вздумал бы потрясти жестянку с динамитом, чтобы узнать, что в ней находится.
Но мы отвлеклись в сторону. Во всяком случае, возьмите себе учителя - это
сбережет массу времени и свинцовой примочки.
Перед тем как окончательно распроститься со мной, мой инструктор осведомился,
достаточно ли я силен физически, и я имел удовольствие сообщить ему, что вовсе
не силен. Он сказал, что из-за этого недостатка мне первое время довольно трудно
будет подниматься в гору на велосипеде, но что это скоро пройдет. Между его
мускулатурой и моей разница была довольно заметная. Он хотел посмотреть, какие у
меня мускулы. Я ему показал свой бицепс - лучшее, что у меня имеется по этой
части. Он чуть не расхохотался и сказал:
- Бицепс у вас дряблый, мягкий, податливый и круглый, скользит из-под пальцев, в
темноте его можно принять за устрицу в мешке.
Должно быть, лицо у меня вытянулось, потому что он прибавил ободряюще:
- Это не беда, огорчаться тут нечего; немного погодя вы не отличите ваш бицепс
от окаменевшей почки. Только не бросайте практики, ездите каждый день, и все
будет в порядке.
После этого он со мной распростился, и я отправился один искать приключений.
Собственно, искать их не приходится, это так только говорится,- они сами вас
находят.
Я выбрал безлюдный, по-воскресному тихий переулок шириной ярдов в тридцать. Я
видел, что тут, пожалуй, будет тесновато, но подумал, что если смотреть в оба и
использовать пространство наилучшим образом, то как-нибудь можно будет проехать.
Конечно, садиться на велосипед в одиночество оказалось не так-то легко: не
хватало моральной поддержки, не хватало сочувственных замечаний инструктора:
"Хорошо, вот теперь правильно. Валяйте смелей, вперед!" Впрочем, поддержка у
меня все-таки нашлась. Это был мальчик, который сидел на заборе и грыз большой
кусок кленового сахару.
Он живо интересовался мной и все время подавал мне советы. Когда я свалился в
первый раз, он сказал, что на моем месте непременно подложил бы себе подушки
спереди и сзади - вот что! Во второй раз он посоветовал мне поучиться сначала на
трехколесном велосипеде. В третий раз он сказал, что мне, пожалуй, не усидеть и
на подводе. В четвертый раз я кое-как удержался на седле и поехал по мостовой,
неуклюже виляя, пошатываясь из стороны в сторону и занимая почти всю улицу.
Глядя на мои, неуверенные и медленные движения, мальчишка преисполнился
презрения и завопил:
- Батюшки! Вот так летит во весь опор!
Потом он слез с забора и побрел по тротуару, не сводя с меня глаз и порой
отпуская неодобрительные замечания. Скоро он соскочил с тротуара и пошел следом
за мной. Мимо проходила девочка, держа на голове стиральную доску; она
засмеялась и хотела что-то сказать, но мальчик заметил наставительно:
- Оставь его в покое, он едет на похороны. Я с давних пор знаю эту улицу, и мне
всегда казалось, что она ровная, как скатерть: но, к удивлению моему, оказалось,
что это неверно. Велосипед в руках новичка невероятно чувствителен: он
показывает самые тонкие и незаметные изменения уровня, он отмечает подъем там,
где неопытный глаз не заметил бы никакого подъема; он отмечает уклон везде, где
стекает вода. Подъем был едва заметен; и я старался изо всех сил, пыхтел,
обливался потом,- и все же, сколько я ни трудился, машина останавливалась чуть
ли не каждую минуту. Тогда мальчишка кричал:
- Так, так! Отдохни, торопиться некуда. Все равно без тебя похороны не начнутся.
Камни ужасно мне мешали. Даже самые маленькие нагоняли на меня страх. Я наезжал
на любой камень, как только делал попытку его объехать, а не объезжать его я не
мог. Это вполне естественно. Во всех нас заложено нечто ослиное, неизвестно по
какой причине.
В конце концов я доехал до угла, и нужно было поворачивать обратно. Тут нет
ничего приятного, когда приходится делать поворот в первый раз самому, да и
шансов на успех почти никаких. Уверенность в своих силах быстро убывает,
появляются всякие страхи, каждый мускул каменеет от напряжения, и начинаешь
осторожно описывать кривую. Но нервы шалят и полны электрических искр, и кривая
живехонько превращается в дергающиеся зигзаги, опасные для жизни. Вдруг стальной
конь закусывает удила и, взбесившись, лезет на тротуар, несмотря на все мольбы
седока и все его старания свернуть на мостовую. Сердце у тебя замирает, дыхание
прерывается, ноги цепенеют, а велосипед все ближе и ближе к тротуару. Наступает
решительный момент, последняя возможность спастись. Конечно, тут все инструкции
разом вылетают из головы, и ты поворачиваешь колесо от тротуара, когда нужно
повернуть к тротуару, и растягиваешься во весь рост на этом негостеприимном,
закованном в гранит берегу. Такое уж мое счастье: все это я испытал на себе. Я
вылез из-под неуязвимой машины и уселся на тротуар считать синяки.
Потом я пустился в обратный путь. И вдруг я заметил воз с капустой, тащившийся
мне навстречу. Если чего-нибудь не хватало, чтоб довести опасность до предела,
так именно этого. Фермер с возом занимал середину улицы, и с каждой стороны воза
оставалось каких-нибудь четырнадцать - пятнадцать ярдов свободного места.
Окликнуть его я не мог - начинающему нельзя кричать: как только он откроет рот,
он погиб; все его внимание должно принадлежать велосипеду. Но в эту страшную
минуту мальчишка пришел ко мне на выручку, и на сей раз я был ему премного
обязан. Он зорко следил за порывистыми и вдохновенными движениями моей машины и
соответственно извещал фермера:
- Налево! Сворачивай налево, а не то этот осел тебя переедет.
Фермер начал сворачивать.
- Нет, нет, направо! Стой! Не туда! Налево! Направо! Налево, право, лево, пра...
Стой, где стоишь, не то тебе крышка!
Тут я как раз заехал подветренной лошади в корму и свалился вместе с машиной. Я
сказал:
- Черт полосатый! Что ж ты. не видел, что ли, что я еду?
- Видеть-то я видел, только почем же я знал, в какую сторону вы едете? Кто же
это мог знать, скажите, пожалуйста? Сами-то вы разве знали, куда едете? Что же я
мог поделать?
Это было отчасти верно, и я великодушно с ним согласился. Я сказал, что,
конечно, виноват не он один, но и я тоже.
Через пять дней я так насобачился, что мальчишка не мог за мной угнаться. Ему
пришлось опять залезать на забор и издали смотреть, как я падаю.
В одном конце улицы было несколько невысоких каменных ступенек на расстоянии
ярда одна от другой. Даже после того, как я научился прилично править, я так
боялся этих ступенек, что всегда наезжал на них. От них я, пожалуй, пострадал
больше всего, если не говорить о собаках. Я слыхал, что даже первоклассному
спортсмену не удастся переехать собаку: она всегда увернется с дороги. Пожалуй,
это и верно; только мне кажется, он именно потому не может переехать собаку, что
очень старается. Я вовсе не старался переехать собаку. Однако все собаки,
которые мне встречались, попадали под мой велосипед. Тут, конечно, разница
немалая. Если ты стараешься переехать собаку, она сумеет увернуться, но если ты
хочешь ее объехать, то она не сумеет верно рассчитать и отскочит не в ту
сторону, в какую следует. Так всегда и случалось со мной. Я наезжал на всех
собак, которые приходили смотреть, как я катаюсь. Им нравилось на меня глядеть,
потому что у нас по соседству редко случалось что-нибудь интересное для собак.
Немало времени я потратил, учась объезжать собак стороной, однако выучился даже
и этому.
Теперь я еду, куда хочу, и как-нибудь поймаю этого мальчишку и перееду его, если
он не исправится.
Купите себе велосипед. Не пожалеете, если останетесь живы.





Марк ТВЕН

КАЛЕНДАРЬ ПРОСТОФИЛИ ВИЛЬСОНА


Насмешки, даже самые бездарные и глупые, могут загубить любой
характер, даже самый прекрасный и благородный. Взять к примеру осла:
характер у него почти что безупречен, и это же кладезь ума рядом с прочими
заурядными животными, однако поглядите, что сделали с ним насмешки. Вместо
того, чтобы чувствовать себя польщенными, когда нас называют ослами, мы
испытываем сомнение...

Открой свои карты или бей козырем, но только не упускай взятку.

Адам был просто человеком - этим все сказано. Не так уж ему хотелось
этого яблока, - ему хотелось вкусить запретный плод. Жаль, что змей не был
запретным, - Адам наверняка съел бы его.

Тот, кто прожил достаточно долго на свете и познал жизнь, понимает,
как глубоко мы обязаны Адаму - первому великому благодетелю рода людского.
Он принес в мир смерть.

Адам и Ева имели перед нами много преимуществ, но больше всего им
повезло в том, что они избежали прорезывания зубов.

Беда с провидением: очень часто задумываешься, к кому, собственно оно
благоволит? Пример - случай с детьми, медведицами и пророком: медведицы
получили больше удовольствия, чем пророк, ведь им достались дети.

Воспитание - это все. Персик в прошлом был горьким миндалем; цветная
капуста - не что иное, как обыкновенная капуста с высшим образованием.

Замечание доктора Болдуина относительно выскочек: "Мы не желаем есть
поганки, которые мнят себя трюфелями".

Давайте жить так, чтобы даже гробовщик пожалел о нас, когда мы умрем!

Привычка есть привычка, ее не выбросишь за окошко, а можно только
вежливенько, со ступеньки на ступеньку, свести с лестницы.

Одно из главных различий между кошкой и ложью заключается в том, что
у кошки только девять жизней.

Дружба - это такое святое, сладостное, прочное и постоянное чувство,
что его можно сохранить на всю жизнь, если только не пытаться просить
денег взаймы.

Всегда помните о сути вещей. Лучше быть молодым навозным жуком, чем
старой райской птицей.

Почему мы радуемся рождению человека и грустим на похоронах? Потому
что это не наше рождение и не наши похороны.

Находить недостатки дело нетрудное, если питать к этому склонность.
Один человек жаловался, что уголь, которым он топит, содержит слишком
много доисторических жаб.

Все говорят: "Как тяжко, что мы должны умереть". Не странно ли это
слышать из уст тех, кто испытал тяготы жизни?

Когда рассердишься, сосчитай до трех; когда очень рассердишься,
выругайся!

Существует три безошибочных способа доставить удовольствие писателю;
вот они в восходящем порядке: 1) сказать ему, что вы читали одну из его
книг; 2) сказать ему, что вы читали все его книги; 3) просить его дать вам
прочесть рукопись его будущей книги.
N1 заставит его уважать вас; N2 заставит его хорошо относиться к вам;
N3 завоюет вам прочное место в его сердце.

По поводу имени прилагательного:
Коли чувствуешь сомненье,
Зачеркни без сожаленья.

Храбрость - это сопротивление страху, подавление страха, а не
отсутствие страха. Если человек не способен испытывать страх, про него
нельзя сказать, что он храбр, - это было бы неправильным употреблением
эпитета. Взять к примеру блоху: она считалась бы самой храброй божьей
тварью на свете, если бы неведение страха было равнозначно храбрости. Она
кусает вас и когда вы спите, и когда вы бодрствуете, и ей невдомек, что по
своей величине и силе вы для нее то же, что все армии мира вкупе для
новорожденного младенца; блоха живет день и ночь на волосок от гибели, но
испытывает не больше страха, чем человек, идущий по улицам города,
находившегося десять веков назад под угрозой землетрясения. Когда говорят
о Клайве, Нельсоне и Путнэме как о людях, "не ведавших страха", то
непременно надо добавить к списку блоху, поставив ее на первое место.

Когда я раздумываю о том, сколько неприятных людей попало в рай, меня
охватывает желание отказаться от благочестивой жизни.

Октябрь - один из самых опасных месяцев в году для спекуляции на
бирже. Остальные опасные месяцы: июль, январь, сентябрь, апрель, ноябрь,
май, март, июнь, декабрь, август и февраль.

Настоящий южный арбуз - это особый дар природы, и его нельзя
смешивать ни с какими обыденными дарами. Среди всех деликатесов мира он
занимает первое место, он божьей милостью царь земных плодов. Отведайте
его, и вы поймете, что едят ангелы. Ева вкусила не арбуза, нет, это мы
знаем точно: ведь она раскаялась.

Ничего так не нуждается в исправлении, как чужие привычки.

Дурак сказал: "Не клади все яйца в одну корзину!" - иными словами:
распыляй свои интересы и деньги! А мудрец сказал: "Клади все яйца в одну
корзину, но... БЕРЕГИ КОРЗИНУ!"

Если подобрать издыхающего с голоду пса и накормить его досыта, он не
укусит вас. В этом принципиальная разница между собакой и человеком.

Мы хорошо знакомы с повадками муравьев, мы хорошо знакомы с повадками
пчел, но мы совсем не знакомы с повадками устриц. Можно утверждать почти с
уверенностью, что для изучения устриц мы всегда выбираем неподходящий
момент.

Даже слава может быть чрезмерной. Попав в Рим, вначале ужасно
сожалеешь о том, что Микеланджело умер, но потом начинаешь сожалеть, что
сам не имел удовольствия это видеть.

Четвертое июля. Статистика показывает, что в этот день Америка теряет
больше дураков, чем в остальные 364 дня вместе взятые. Однако количество
дураков, остающихся в запасе, убеждает нас, что одного Четвертого июля в
году теперь уже недостаточно: страна-то ведь выросла!

Благодарность и предательство - это по сути дела начало и конец одной
процессии. Когда прошел оркестр и пышно разодетые важные лица, дальше уже
не стоит смотреть.

День Благодарения. Сегодня все возносят чистосердечные и смиренные
хвалы богу, - все, кроме индюков. На островах Фиджи не едят индюков, там
едят водопроводчиков. Но кто мы с вами такие, чтобы поносить обычаи Фиджи?

Пожалуй, нет ничего более раздражающего, чем чей-то хороший пример.

Если бы все люди думали одинаково, никто тогда не играл бы на
скачках.

Даже самые ясные и несомненные косвенные улики могут в конце концов
оказаться ошибочными, поэтому пользоваться ими следует с величайшей
осторожностью. В качестве примера возьмите любой карандаш, очиненный любой
женщиной: если вы спросите свидетелей, они скажут, что она это сделала
ножом, но если вы вздумаете судить по карандашу, то скажете, что она
обгрызла его зубами.

На поверхности земли он совершенно бесполезен; ему надо находиться
под землей и вдохновлять капусту.

1 апреля. В этот день нам напоминают, что мы собой представляем в
течение остальных трехсот шестидесяти четырех дней.

Часто бывает, что человек, который ни разу в жизни не соврал, берется
судить о том, что правда, а что ложь.

12 октября - день открытия Америки. Замечательно, что Америку
открыли, но было бы куда более замечательно, если бы Колумб проплыл мимо.

Бывает, что у человека нет дурных привычек, но зато есть нечто
худшее.

Когда не знаешь, что сказать, говори правду.

Правильно вести себя легче, чем придумать правила поведения.

Легче снести десяток порицаний, чем выслушать одну сомнительную
похвалу.

Шум ничего не доказывает. Иная курица, снесши яйцо, кудахчет так,
будто снесла маленькую планету.

Он был скромен, как газета, когда она восхваляет свои заслуги.

Правда - самое ценное из всего, что мы имеем. Так будем же
расходовать ее бережно.

Можно, наверное, доказать цифрами и фактами, что нет более типично
американской категории преступников, чем члены конгресса.

Климат зависит от людей, которые нас окружают.

Все человеческое грустно. Сокровенный источник юмора не радость, а
горе. На небесах юмора нет.

Из жизненного опыта следует извлекать только полезное и ничего
больше, - иначе мы уподобимся кошке, присевшей на горячую печку. Она
никогда больше не сядет на горячую печку - и хорошо сделает, но она
никогда больше не сядет и на холодную.

Некоторые бранят школьника, называя его пустым болтуном. А ведь
именно школьник сказал: "Веровать - это верить в то, чего не существует".

Человек робкий попросит десятую часть того, что он хочет получить.
Человек смелый запросит вдвое больше и согласится на половину.

Если хочешь заслужить одобрение людей - поступай справедливо и
старайся изо всех сил; но собственное одобрение стоит сотни чужих, а как
его заслужить - никто не знает.

Правда необычнее вымысла - для некоторых. Но мне она ближе.

Правда необычнее вымысла, но это только потому, что вымысел обязан
держаться в границах вероятности; правда же - не обязана.

Есть чувство нравственности, а также чувство безнравственности.
История учит, что первое помогает нам понять сущность нравственности и как
от нее уклоняться, тогда как второе помогает понять сущность
безнравственности и как наслаждаться ею.

Англичане упоминаются даже в библии: "Блаженны кроткие, ибо они
наследуют землю".

Легче не ввязываться, чем развязаться.

Жалейте живых, завидуйте мертвым.

Милостью божьей в нашей стране есть такие неоценимые блага, как
свобода слова, свобода совести и благоразумие никогда этими благами не
пользоваться.

Человек готов на многое, чтобы пробудить любовь, но решится на все,
чтобы вызвать зависть.

Нет ничего ненадежнее левой руки человека, - разве что дамские
часики.

Будь неопрятен в одежде, если тебе так уж хочется, но душу содержи в
чистоте.

Образцовый английский язык теперь не называют "королевским".
Собственность перешла в руки акционерного общества, и большая часть акций
находится у американцев!

"Классической" называется книга, которую все хвалят и никто не
читает.

Есть люди, которые способны на любой благородный и героический
поступок, но не могут устоять перед соблазном рассказать несчастному о
своем счастье.

Человек - единственное животное, способное краснеть. Впрочем, только
ему и приходится.

Наше самое ценное достояние - братство всех людей; вернее - то, что
от него осталось.

Хорошо, что на свете есть дураки. Это благодаря им мы преуспеваем.

Если нас не уважают, мы жестоко оскорблены; а ведь в глубине души
никто по-настоящему себя не уважает.

Природа создала саранчу, и она пожирает посевы; если бы саранчу
создал человек, то она пожирала бы песок.

Греховны не слова, а дух гнева; и этот дух - брань. Мы начинаем
браниться прежде, чем научились говорить.

Человек, одержимый новой идеей, успокоится, только осуществив ее.

Будем же благодарны Адаму, благодетелю нашему. Он отнял у нас
"благословение" праздности и снискал для нас "проклятие" труда.

Не будем чересчур привередливы. Лучше иметь старые подержанные
бриллианты, чем не иметь никаких.

Русский самодержец обладает самой большой властью на земле, но и он
не может запретить чихать.

Есть несколько недурных рецептов устоять перед соблазнами, но самый
верный - трусость.

Имена не обязательно такие, какими кажутся на первый взгляд.
Распространенное валлийское имя Бзиксвлип произносится: Джексон.

Чтобы достигнуть успеха на каком-либо поприще, надо проявить
способности; в юриспруденции достаточно их как следует скрыть.

Богатому можно иметь любые принципы.

При желании вполне можно научиться переносить невзгоды. Конечно, не
свои, а чужие.

Мало кто из нас может вынести бремя богатства. Конечно, чужого.

Есть один старинный тост, несравненный по красоте: "Когда ты идешь
вверх, по пути к богатству - да не встретится тебе по дороге друг".

Самое дорогое в жизни человека - его последний вздох.

Голод - служанка гения.

"Не затрагивай собаку, пока она спит", - гласит старинная поговорка.
Правильно. Если многое поставлено на карту - не затрагивай газеты.

Чтобы поразить вас в самое сердце, нужны совместные усилия вашего
врага и вашего друга: один чернит вас, а другой передает вам его слова.

Если бы желание убить и возможность убить постоянно сопутствовали
друг другу - кто из нас избежал бы виселицы?

Простой способ экономить деньги: когда вас обуревает желание
немедленно пожертвовать деньги на какое-нибудь благотворительное дело, не
спешите: сосчитайте до сорока - вы сохраните половину денег; сосчитайте до
шестидесяти - вы сохраните три четверти; сосчитайте до шестидесяти пяти -
и вы сохраните все.

Когда придет горе, оно само о себе позаботится, но чтобы
прочувствовать всю глубину радости, необходимо с кем-то поделиться ею.

Он много раз имел дело с врачами, и он говорит: "Единственный способ
сохранить свое здоровье - это есть то, что не хочешь, пить то, что не
нравится, и делать то, что противно".

Человек, кричащий о своей скромности, подобен статуе, прикрытой лишь
фиговым листком.

Мне бы только наделить народ суевериями, и тогда пусть кто угодно
наделяет его законами и песнями.

Морщины должны быть только следами прошлых улыбок.

Истинная неучтивость - это неуважение к чужому богу.

Головную боль не следует недооценивать. Когда она разыграется,
ощущение такое, что на ней ничего не заработаешь; но зато когда она начнет
проходить, неизрасходованный остаток вполне стоит 4 доллара за минуту.

Есть восемьсот шестьдесят девять разных видов лжи, но только один из
них решительно запрещен: "Не послушествуй на друга твоего свидетельства
ложна".

Два раза в жизни человек не должен задумываться: когда у него есть на
это время и когда у него нет на это времени.

Она была не то чтобы очень благородная, но и совсем неблагородной ее
тоже не назовешь; в общем она была из тех, что держат попугаев.

Задайтесь целью ежедневно делать то, что не по душе. Это золотое
правило поможет вам выполнять свой долг без отвращения.

Не расставайтесь с иллюзиями. Без них жизнь ваша превратится в
тоскливое существование.

Часто самый верный способ ввести человека в заблуждение - сказать ему
чистую правду.

Сатана, обращаясь к пришельцу, раздраженно: "Вы, чикагцы, воображаете
что вы тут лучше всех; а на самом деле вас тут просто больше всех".

Сначала господь бог сотворил идиотов. А затем, имея богатый опыт, он
произвел на свет школьных наставников.

Нет людей более грубых, чем чересчур утонченные натуры.

Когда у вас портятся часы, есть два выхода: бросить их в огонь или
отнести к часовому мастеру. Первое - быстрее.

В управлении государством главное - соблюдать все формальности, а на
мораль можно и не обращать внимания.

Человек подобен луне - у него тоже есть темная сторона, которую он
никогда никому не показывает.

Сначала поймай бура, а потом уж пинай его.

Ни у кого из нас нет тех бесчисленных достоинств, какими обладает
автоматическая ручка; нет и половины ее коварства. Но мы можем мечтать об
этом.

Даже чернила, которыми пишется всемирная история, не что иное, как
разжиженный предрассудок.

Нет такой параллели, которая бы не считала, что, не будь она ущемлена
в своих правах, она бы обязательно стала экватором.

Я путешествовал очень много и пришел к выводу, что даже ангелы
говорят по-английски с иностранным акцентом.


Марк Твен.
Как лечить простуду.

Писать для развлечения публики, быть может, и похвально, но есть дело,
несравненно более достойное и благородное: писать для поучения и назидания, для
подлинной и реально ощутимой пользы человека. Именно ради этого я и взялся за
перо. Если эта статья поможет восстановить здоровье хотя бы одному из моих
страждущих братьев, если она вновь зажжет в его потухшем взоре огонь радости и
надежды, если она оживит его застывшее сердце и оно забьется с прежней силой и
бодростью - я буду щедро вознагражден за свои усилия, душа моя преисполнится
священного восторга, какой испытывает всякий христианин, совершивший благой,
бескорыстный поступок.
Ведя жизнь чистую и безупречную, я имею основание полагать, что ни один знающий
меня человек не пренебрежет моими советами, испугавшись, что я намереваюсь
ввести его в заблуждение. Итак, пусть читатель возьмет на себя труд ознакомиться
с изложенным в этой статье опытом лечения простуды и затем последует моему
примеру.
Когда в Вирджиния-Сити сгорела гостиница "Белый Дом", я лишился крова, радости,
здоровья и чемодана. Утрата двух первых упомянутых благ была не столь страшна.
Не так уж трудно найти дом, где нет матери, или сестры, или молоденькой дальней
родственницы, которая убирает за вами грязное белье и снимает с каминной полки
ваши сапоги, тем самым напоминая вам, что есть на свете люди, которые вас любят
и о вас пекутся. А к утрате радости я отнесся вполне спокойно, ибо я не поэт и
твердо знаю, что печаль надолго со мной не останется. Но потерять великолепное
здоровье и великолепнейший чемодан оказалось действительно большим несчастьем. В
день пожара я схватил жестокую простуду, причиной чему послужило чрезмерное
напряжение сил, когда я собирался принять противопожарные меры. Пострадал я при
этом напрасно, так как мой план тушения пожара отличался такой сложностью, что
мне удалось завершить его лишь к середине следующей недели.
Как только я стал чихать, один из моих друзей сказал, чтобы я сделал себе
горячую ножную ванну и лег в постель. Я так и поступил. Вскоре после этого
второй мой друг посоветовал мне встать с постели и принять холодный душ. Я внял
и этому совету. Не прошло и часа, как еще один мой друг заверил меня, что лучший
способ лечения - "питать простуду и морить лихорадку". Я страдал и тем и другим.
Я решил поэтому сперва как следует наесться, а затем уж взять лихорадку измором.
В делах подобного рода я редко ограничиваюсь полумерами, и потому поел я
довольно плотно. Я удостоил своим посещением как раз впервые открытый в то утро
ресторан, хозяин которого недавно приехал в наш город. Пока я закармливал свою
простуду, он стоял подле меня, храпя почтительное молчание, а затем осведомился,
очень ли жители Вирджиния-Сити подвержены простуде. Я ответил, что, пожалуй, да.
Тогда он вышел на улицу и снял вывеску.
Я направился в редакцию, но по дороге встретил еще одного закадычного приятеля,
который сказал, что уж если что-нибудь может вылечить простуду, так это кварта
воды с солью, принятая в теплом виде. Я усомнился, найдется ли для нее еще
место, но все-таки решил попробовать. Результат был ошеломляющим. Мне
показалось, что я изверг из себя даже свою бессмертную душу.
Так вот, поскольку я делюсь опытом исключительно ради тех, кто страдает
описываемым здесь видом расстройства здоровья, они, я убежден, поймут уместность
моего стремления предостеречь их от средства, оказавшегося для меня
неэффективным. Действуя согласно этому убеждению, я говорю: не принимайте теплой
воды с солью. Быть может, мера эта и неплохая, но, на мой взгляд, она слишком
крута. Если мне когда-нибудь случится опять схватить простуду и в моем
распоряжении будут всего два лекарства - землетрясение и теплая вода с солью,-
я, пожалуй, рискну и выберу землетрясение.
Когда буря в моем желудке утихла и поблизости не оказалось больше ни одного
доброго самаритянина, я принялся за то, что уже проделывал в начальной стадии
простуды: стал снова занимать носовые платки, трубя в них носом так, что они
разлетались в клочья. Но тут я случайно повстречал одну даму, только что
вернувшуюся из горной местности, и эта дама рассказала, что в тех краях, где она
жила, врачей было мало, и в силу необходимости ей пришлось научиться самой
исцелять простейшие "домашние недуги". У нее и в самом деле, наверно, был
немалый опыт, ибо на вид ей казалось лет полтораста.
Она приготовила декокт из черной патоки, крепкой водки, скипидара и множества
других снадобий и наказала мне принимать его по полной рюмке через каждые
четверть часа. Я принял только первую дозу, но этого оказалось достаточно. Эта
одна-единственная рюмка сорвала с меня, как шелуху, все мои высокие нравственные
качества и пробудила самые низкие инстинкты моей натуры. Под пагубным действием
зелья в мозгу моем зародились невообразимо гнусные планы, но я был не в
состоянии их осуществить: руки мои плохо меня слушались. Последовательные атаки
всех верных средств, принятых от простуды, подорвали мои силы, не то я
непременно стал бы грабить могилы на соседнем кладбище. Как и большинство людей,
я часто испытываю низменные побуждения и соответственно поступаю. По прежде, до
того как я принял это последнее лекарство, я никогда не обнаруживал в себе столь
чудовищной порочности и гордился этим. К исходу второго дня я готов был снова
взяться за лечение. Я принял еще несколько верных средств от простуды и в конце
концов загнал ее из носоглотки в легкие.
У меня разыгрался непрекращающийся кашель и голос упал ниже нуля. Я разговаривал
громовым басом, на две октавы ниже своего обычного тона. Я засыпал ночью только
после того, как доводил себя кашлем до полного изнеможения, но едва я начинал
разговаривать во сне, мой хриплый бас вновь будил меня.
Дела мои с каждым днем становились все хуже и хуже. Посоветовали выпить
обыкновенного джина - я выпил. Кто-то сказал, что лучше джин с патокой. Я выпил
и это. Еще кто-то порекомендовал джин с луком. Я добавил к джину лук и принял
все разом - джип, патоку и лук. Особого улучшения я не заметил, разве только
дыхание у меня стало как у стервятника.
Я решил, что для поправки здоровья мне необходим курорт. Вместе с коллегой -
репортером Уилсоном - я отправился на озеро Биглер. Я с удовлетворением
вспоминаю, что путешествие наше было обставлено с достаточным блеском. Мы
отправились лошадьми, и мой приятель имел при себе весь свой багаж, состоявший
из двух превосходных шелковых носовых платков и дагерротипа бабушки. Мы катались
на лодках, охотились, удили рыбу и танцевали целыми днями, а по ночам я лечил
кашель. Действуя таким образом, я рассчитывал, что буду поправляться с каждым
часом. Но болезнь моя все ухудшалась.
Мне порекомендовали окутывание мокрой простыней. До сих пор я не отказывался ни
от одного лечебного средства, и мне показалось нерезонным ни с того ни с сего
заупрямиться. Поэтому я согласился принять курс лечения мокрой простыней, хотя,
признаться, понятия не имел, в чем его суть. В полночь надо мной проделали
соответствующие манипуляции, а погода стояла морозная. Мне обнажили грудь и
спину, взяла простыню (по-моему, в ней было не меньше тысячи ярдов), смочили в
ледяной воде и затем стали оборачивать ее вокруг меня, пока я не стал похож на
банник, какими чистили дула допотопных пушек.
Это суровая мера. Когда мокрая, холодная, как лед, ткань касается теплой кожи,
отчаянные судороги сводят ваше тело - и вы ловите ртом воздух, как бывает с
людьми в предсмертной агонии. Жгучий холод пронизал меня до мозга костей, биение
сердца прекратилось. Я уж решил, что пришел мой конец.
Юный Уилсон вспомнил к случаю анекдот о негре, который во время обряда крещения
каким-то образом выскользнул из рук пастора и чуть было не утонул. Впрочем,
побарахтавшись, он в конце концов вынырнул, еле дыша и вне себя от ярости, и
сразу же двинулся к берегу, выбрасывая из себя воду фонтаном, словно кит, и
бранясь на чем свет стоит, что вот-де в другой раз из-за всех этих чертовых
глупостей какой-нибудь цветной джентльмен, глядишь, и впрямь утонет!
Никогда не лечитесь мокрой простыней, никогда! Хуже этого бывает, пожалуй, лишь
когда вы встречаете знакомую даму, и по причинам, ей одной известным, она
смотрит на вас, но не замечает, а когда замечает, то не узнает.
Но, как я уже начал рассказывать, лечение мокрой простыней не избавило меня от
кашля, и тут одна моя приятельница посоветовала поставить на грудь горчичник. Я
думаю, это действительно излечило бы меня, если бы не юный Уилсон. Ложась спать,
я взял горчичник - великолепный горчичник, в ширину и в длину по восемнадцати
дюймов,- и положил его так, чтобы он оказался под рукой, когда понадобится. Юный
Уилсон ночью проголодался и... вот вам пища для воображения.
После недельного пребывания на озере Биглер я отправился к горячим ключам
Стимбоут и там, помимо паровых ванн, принял кучу самых гнусных из всех
когда-либо состряпанных человеком лекарств. Они бы меня вылечили, да мне
необходимо было вернуться в Вирджиния-Сити, где, несмотря на богатый ассортимент
ежедневно поглощаемых мною новых снадобий, я ухитрился из-за небрежности и
неосторожности еще больше обострить свою болезнь.
В конце концов я решил съездить в Сан-Франциско, и в первый же день по моем
приезде какая-то дама в гостинице сказала, что мне следует раз в сутки выпивать
кварту виски. Приятель мой, проживавший в Сан-Франциско, посоветовал в точности
то же самое. Каждый из них рекомендовал по одной кварте - вместе это составило
полгаллона. Я выпивал пол­галлона в сутки и пока, как видите, жив.
Итак, движимый исключительно чувством доброжелательства, я предлагаю вниманию
измученного болезнью страдальца весь тот пестрый набор средств, которые я только
что испробовал сам. Пусть он проверит их на себе. Если эти средства в не вылечат
- ну что ж, в самом худшем случае они лишь отправят его на тот свет.

Comments

[Чайная девочка]

заходи в сообщество  фоны картинки все красиво!

[Akkara]

Чайная девочка Спасибо...конечно.